СЛОВОСФЕРА

Вроде бы ничего особенного, но из-за засевшего в голове языка советской (и марксистской) исторической науки когнитивный диссонанс возникает:

"Класс купцов и промышленников на протяжении всей эпохи закрепощения дворянства военною службою пополнялся главным образом из сословия государственных крестьян".

С.Г.Алексеев. Местное самоуправление русских крестьян. XVIII-XIX вв. СПб. - М.: Издание Товарищества М.О.Вольф, 1902.

Историческая память - материя тонкая. Некоторые люди, как правило, почему-то охранительно настроенные, полагают, будто могут ею распоряжаться - хранить, указывать, какая историческая память правильная, а какая - вредит процветанию Отечества. И очень суровы к тем, кто, по их мнению, помнит неправильно. Например, к Комиссии по десталинизации. Конечно, в Комиссии не нямочки белые и пушистые собрались, у них свои загогулины в головах (собственно, загогулина там ровно та же, что у хранителей светлого образа Державы - многие десталинизаторы тоже полагают, будто они одни помнят правильно, и все остальные должны помнить именно в таком ключе). В деятельности комиссии, однако, есть один плюс - она намерена напомнать о фактах, помнить о которых до недавнего времени было не положено, да и сейчас вспоминать их как-то некомильфо. Эффект примерно такой же, как при чтении даже самых беспристрастных работ иностранных историков о русской истории XX века: полное впечатление, что в дом к вам пришел интеллигентный гость, с хорошими манерами и вдруг объявил: а знаете, дедушка-то ваш был палач и убийца, вот и документики имеются... да знали мы все про дедушку, и про прадедушку - ты про своих-то вспомни, морда нерусская! Тут вам и международное обострение, и ноты дипломатические, и, не дай Бог, законодательные акты, предписывающие помнить официально утвержденным образом, одобряемым приближенной к власти общественностью, но никак иначе...
Соответственно, никакой новой исторической памяти в этих распрях не возникает. История, причем уже довольно давняя, продолжает оставаться полем политической борьбы - а тут не забыть бы той малости, что и так помним. Хуже того, политизируемая история перестает быть опорой для современности, современность растягивается чуть не на несколько десятилетий - и никакое будущее из этого вязкого болота прорасти не может. Это утягивание современности в прошлое хорошо видно по стремлению не открывать (и даже вновь прикрывать) архивы. Там, говорят нам государственно озабоченные охранители, Тайны. Какая ж у нас главная тайна семидесятилетней давности? А имена. Помните, за что гнобили архангельского историка Михаила Супруна? За нарушение тайны частной жизни. Там, в архивах, имена. И до тех пор, пока эти имена не станут доступны - историческая память наша будет кособока и уродлива. А еще в архивах - алгоритмы работы государственного террора. Алгоритмы, которые успешно применяются до сих пор - и во многом потому, что мы не знаем имена. Знали бы - так рядовые исполнители, глядишь, немного бы задумались.
Это все к тому, что историческая память - персональна, предельно персональна. Это память не о том, что делала государственная власть или - более возвышенно - страна в тот или иной момент, а как жили и поступали конкретные люди. Наши родители, деды, прадеды. Знание это может быть жестоко, но оно необходимо, потому что история неоднозначна, и судьбы переплетались порой немыслимым образом. Знание это необходимо, потому что его сокрытие или затенение - разумеется, в пользу всего того хорошего и героического, что было в нашем прошлом, - неизбежно приводят к мысли о государственном лицемерии и государственной лжи (хотя бы потому, что представления о "хорошем" и "героическом" со временем меняются). А власть, выстроенная на лжи, долго не живет. Знание это необходимо еще и потому. что на протяжении всего своего существования советская власть целенаправленно стирала персональную историческую память, заставляя людей быть нечестными перед собой и перед собственными детьми, Начиная с малого - сокрытия неправильного происхождения, неправильных связей, взглядов, стремлений - и заканчивая поступками, которые порой оказывались нправильными, но опасными для близких, или "правильными", но бесчестными. Как это работало на уровне семьи, пишет дочь поэта Бориса Корнилова:
"Мама поставила перед собой трудную задачу: она хотела, чтобы я знала КОНТЕКСТ, в котором она жила, чтобы я знала т о своем отце - не зная только, что он мой отец. И заговор молчания вокруг моей истории в конце концов обернулся и заговором молчания о семи годах жизни Бориса Корнилова с Люсей. Это невосполнимая потеря: время ушло, умерли его свидетели. спросить о том, как это было, не у кого, и в этом тоже престпление власти: разорвать связи, убить память, исказить не только историю. но и саму суть жизни, суть каждого человека и суть самого понятия ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ". Между прочим, замечает она, в 1980, при отъезде из СССР в эмиграцию, "я не имела права взять с собой какие-либо письма", и лишь позже "мамины письма были пересланы мне во Францию".
(И только большая война стала моментом истины, на несколько лет вернув правду и ложь на свои места - и потому сделалась ключевым событием советской истории. Больше того, я почти убежден, что именно победа в войне и надломила советскую власть: фронтовики жили с памятью о нескольких годах Правды, открывшейся им в юности - хотя взгляд этот, веротяно, покажется парадоксальным). Когда Солженицын сказал "жить не по лжи", далеко не все поначалу поняли, что он имеет в виду - а речь-то шла как раз об этом.
Таким образом, десталинизация, на мой взгляд, должна сводится к полному открытию исторической памяти - в том числе и алгоритмов работы репрессивного механизма. Последнее было бы очень кстати - потому как Экспертное заключение, скажем, из дела поэта Бориса Корнилова (расстрелян в 1938) очень напоминает некоторые недавние скандальные экспертные заключения - разве что в нынешних пока про троцкизм не упоминали (но вот премьер-кандидат уже вспомнил, так что лиха беда начало).
В этом смысле очень любопытна и полезна, которую ведет общество "Мемориал" со школьниками в рамках конкурса "Человек в истории". Критики обычно попрекают организаторов тем, что они подталкивают школьников к изучению печальных страниц нашей истории, заставляют их видеть ее в негативном свете. Взгляд этот поверхностный и неверный (я уж не стану упоминать, что сюжеты конкурсных работ весьма разнообразны), поскольку главное в работах школьников - не общие оценки политической ситуации или событий, а конкретные истории: что было с людьми, часто - с ближайшими соседями и родственниками участников конкурса. Дети начинают копаться в истории своей семьи, разговаривают с участниками событий - и из скучного перечня дат и событий, к которому приторочены часто невнятные и не всегда понятные школьникам оценочные суждения, история превращается в историю людей.